Ждал я примерно неделю. И дождался.
Елена вышла из подъезда. Только не из того дома, где жили Руденко. Она вышла из дома, где жил Владимир Олегович со своей невзрачной женой Музой.
Меня отправили в нокаут. Так вот куда она бегает, когда говорит, что просто гуляет! Вот почему она не хотела, чтобы я гулял вместе с ней! И вот почему ее прогулка вместо пятнадцати минут длилась так долго. И вот в чем причина поведения папани. Он знает, что родственница его жены спит с его братом, и ставит блок перед его соперником. Ну а как же, брат все-таки, родная кровь.
Мысли носились в голове беспорядочно, как взвихренный порывом ветра песок, и мне никак не удавалось слепить из этого песка оформленный куличик. Сорвавшись с места так резко, что чуть не сшиб капотом гуляющую с собакой тетку, я помчался домой. До вечерних занятий еще много времени, и мне нужно как-то прийти в себя. Я метался по квартире, молотил кулаками все более или менее безвредные предметы вроде подушки или матраса, отжимался, несмотря на боль в спине, и глухо рычал.
Через некоторое время мне стало полегче. Очень хотелось выпить, но я понимал, что придется терпеть до вечера. Я, конечно, мужик безбашенный в определенных вопросах, но за руль нетрезвым не сяду никогда и ни при каких обстоятельствах. Это как совать шпильки в розетку нельзя, потому что хочется еще пожить. Не думайте, что в клубах, где я весело провожу время, я пью исключительно воду без газа. Я пью все, что полагается, и набираюсь иногда по самое не балуйся, а потом просто плачу деньги за водителей, которые везут меня домой на моей же машине. Во всех уважающих себя клубах есть для этого специальная служба.
Ну, раз спиртного пока нельзя, ограничимся кофе. Песок в голове улегся, мысли потекли более упорядоченно. Елки-палки, лучше бы они этого не делали. Потому что, едва удалось немного успокоиться, я вспомнил все, что мне говорили про Лену. В том числе и то, что она поселилась в квартире Руденко, будучи беременной. И тут же к этой информации стали прилепляться мои собственные наблюдения. Муза Станиславовна за все месяцы, что я работаю у Руденко, ни разу к ним не пришла. Во всяком случае, я ни разу этого не видел, а вот ее муж посещает семью брата регулярно. Муза – скромная некрасивая тетка, выглядящая чуть старше своих лет, неухоженная, нехоленая и безвкусно одетая; Лена молодая и очень красивая. У Владимира и Музы нет детей, потому что «тетя Муза слабенькая, очень болеет», а у Лены ребенок есть. Идем дальше: Лене явно не понравился разговор о ее родственниках, который я затеял во время поездки, она не хотела этот разговор поддерживать и постаралась побыстрее его прекратить. При этом у нее испортилось настроение. Лариса Анатольевна относится к ней… да хрен ее знает, как она относится на самом деле, но только не как к родственнице, это уж точно. Они вообще друг с другом не разговаривают. А ведь могли бы, например, об общей родне поговорить, о Костике. И финальный аккорд этой симфонии – запрет хозяина заигрывать с Еленой и вступать с ней в личные отношения. Разве не достаточно для того, чтобы сделать совершенно однозначный вывод? По-моему, вполне достаточно.
Итак, Владимир Олегович изменяет своей жене Музе, что для меня казалось само собой разумеющимся. Мужики изменяют даже очень красивым и молодым женам, а уж таким-то, как Муза, – сам бог велел. Его любовница беременна, ждет от Владимира ребенка, но развестись с Музой и жениться на Елене он по каким-то причинам не может или не хочет, и он договаривается с родным братом Михаилом и его женой поселить Лену в квартире Руденко, выдав ее за родственницу Ларисы. Проверить невозможно, Лариса не москвичка, ее родни здесь нет и, видимо, не бывает. А что? Идея богатая. Любовница под боком, крыша над головой у нее есть, еда тоже, ребеночек рождается и растет, ни в чем не нуждаясь, и счастливый папаша имеет полную возможность с ним постоянно видеться и принимать посильное участие в воспитании. Михаил – человек богатый и благородный, ему денег на Лену с Костиком не жалко, как-никак Володя родной брат, а Костя получается родным племянником. И само собой разумеется, что никаких амурных похождений со стороны Елены быть не должно, у нее свой мужик есть, и сынишка от него растет.
Вот, значит, как выходит, братья Руденко. И что мне теперь делать со своей влюбленностью? На фиг послать? Или встать в боевую стойку и начать с Владимиром Олеговичем поединок за прекрасную Елену? В тот момент я как-то не задумывался над тем, есть у меня шансы победить в этом поединке или нет, я думал только о том, нужен ли мне вообще этот бой. Тогда, сидя в своей съемной квартире и разбираясь с самим собой, я искренне был уверен, что нужен.
Но мои так по-дурацки устроенные мозги упорно цеплялись за возможность договориться миром и до рукопашной дело не доводить. Они искали доводы в пользу того, что все не так. Все совсем не так, и я ошибся, и мои удручающие умозаключения – не более чем результат случайных совпадений и неверно интерпретированных фактов.
Поэтому вечером, разминая пухлую, обросшую жиром спину Даны, я спросил:
– Ты вчера, кажется, опять какую-то картину описывала, когда к дяде с тетей ходила?
– Ага, – выдавила она, не поднимая головы.
– И какая была картина?
– Портрет мужчины.
– Какого?
– Не знаю. Картина так называется – «Портрет мужчины».
– А кто написал?
– Массейс.
Никогда не слышал. Что там описывать-то, в портрете? Ну, лицо и лицо, тем более неизвестно чье.
– И что ты написала? – полюбопытствовал я, постепенно подбираясь к главному.
Дана приподняла голову и подсунула под подбородок сложенные ладошки.