Все не так - Страница 69

– Нина, можно мне кофе? – негромко попросила Елена.

Нина кивнула и, не произнеся ни слова, вышла. Время бежало с безжалостной быстротой, и я ринулся в бой, отметая все приличия.

– Давай возьмем твой кофе и пойдем ко мне. Ну чего мы будем тут сидеть, как маленькие?

– Разве здесь плохо?

– А чего хорошего? В любой момент кто-нибудь войдет и сядет, нам с тобой даже поговорить толком не удастся. Не хочешь ко мне – пойдем пить кофе к тебе. Но только не здесь.

Нина принесла кофе, Елена медленно, словно специально тянула время, положила ложечку сахара, размешала, сделала маленький глоточек, снова потянулась за сахаром. Похоже, она не торопилась принимать мое совершенно недвусмысленное предложение. Не торопилась или не хотела? Может, я действую слишком топорно? Мой алгоритм рассчитан на активных московских девах, и, возможно, он не срабатывает, когда дело касается матерей-одиночек из провинции.

– Лена, – я протянул руку через стол и накрыл ладонью ее пальцы, – сегодня в машине ты была совсем другой. Ты смеялась, радовалась, у тебя глаза сияли. А теперь ты какая-то потухшая. Я хочу, чтобы ты всегда была такой, как сегодня утром. Что я должен сделать, чтобы ты снова улыбалась? Если я тебя чем-то обидел, ты скажи. Я извинюсь, учту и больше не буду. Мне кажется, на тебя вся эта обстановка, – свободной рукой я показал на стены столовой, – как-то угнетающе действует. Ты здесь зажатая, затравленная какая-то. Дело в этом, да? Хочешь, уедем отсюда? Поедем ко мне домой. У меня время до пяти. Поехали?

На ее лице проступили нежность и благодарность, которые я так хотел увидеть, и губы ее вздрогнули, словно она собирается что-то сказать…

Дверь, благоразумно и предусмотрительно закрытая мною, распахнулась, и в проеме я увидел массивную фигуру папани. Лена испуганно выдернула пальцы из моей руки и побледнела. Папаня же, напротив, налился багровым румянцем.

– Это… что? – Он ткнул пальцем в то место, где только что на столе лежали две ладони, а теперь оставалась только одна – моя, ибо я в отличие от Елены свою руку не отдергивал. Зачем? Что плохого я делал? Юлю трогать не велено – я выполняю. А насчет Елены базара не было. Если нельзя – надо было предупредить. Но, положа руку на сердце, придется признаться, что даже если бы меня предупредили, это ничего не изменило бы. Я действительно влюбился, и в том состоянии меня трудно было бы остановить.

Я не счел нужным ничего отвечать, поскольку вопрос папани показался мне чисто риторическим. Он же все видел, так чего спрашивать «что это»? Что ты видел, то и есть. Мужчина держит женщину за руку и гладит ее пальцы. Больше ничего.

– Миша… Михаил Олегович… – залепетала Лена. – Мы… просто… ничего такого…

Вскочила и выбежала из столовой, едва не сбив папаню с ног. Михаил Олегович стоял и смотрел на меня в упор. Я сидел, но все остальное было так же: я тоже смотрел на него и тоже в упор. Ну ей же богу, я не понимал, чем провинился и провинился ли вообще.

Наконец губы его разжались:

– Прекрати это.

– Почему? – нахально спросил я.

Нет, я человек разумный и готов соблюдать все, что полагается, если мне внятно объяснят, зачем это нужно и почему это нельзя. Инструкции, например, я выполняю и правила техники безопасности тоже, потому что мне объяснили, зачем это нужно. И шпильки в розетку не засовываю, потому что понимаю, что делать этого нельзя. Я даже готов понять, почему мне, безденежному и безродному парню без образования и деловых перспектив, нельзя крутить любовь с хорошенькими юными племянницами богатых людей. Но с Леной-то почему нельзя? Я хотел ясности.

– Не вздумай. – Папаня повторил формулировку, которую я уже слышал, когда речь зашла о Юле. – Не смей.

– Но почему?

Если бы я был так же настойчив в овладении знаниями, то, наверное, уже стал бы профессором или даже академиком.

– Это не обсуждается. Я так сказал.

Он шел по длинному коридору, а я стоял на пороге столовой и смотрел ему вслед. Михаил Олегович открыл дверь своего кабинета (в прошлом месяце он мне там выдавал зарплату), через минуту вышел оттуда с папкой в руках, и я сообразил, что он вернулся среди дня домой за какими-то забытыми утром бумагами. Проследовав мимо «аппендицита», где находились прихожая и входная дверь, он вошел еще в одну комнату, откуда не выходил довольно долго. Минут пять, наверное. Неужели это комната Лены? И он не пожалел времени и сил, чтобы устроить ей выволочку? Вот бы мне послушать, что он ей говорит, может, я бы понял наконец смысл его запрета и причину неудовольствия.

Сказать, что я разозлился, – это ничего не сказать. Вместе с злостью во мне бушевало целое варево из недоумения, раздражения и разочарования. Я уже придумал себе этот день, мое воспаленное и воодушевленное утренним свиданием воображение нарисовало мне красочную, наполненную радостью картину развития наших с Еленой отношений – и такой облом!

Меня настолько выбило из колеи, что я пришел в себя только на следующий день. Занимаясь утром с Даной, я твердо решил изыскать возможность спокойно поговорить с Еленой. В квартире это практически невозможно, значит, надо попытаться поймать ее на улице. Посадить в машину, отвезти куда-нибудь, в кафе, например, или, если получится, к себе домой, и все прояснить. Сказано – сделано. Я забросил попытки набрать физическую форму, перестал играть в свою «стрелялку» и смотреть боевики по видаку. Едва закончив занятия или вернувшись из стрелкового клуба, я выходил из квартиры, садился в машину и ждал. Конечно, я предвидел возможность нештатной ситуации, например, если меня кто-нибудь увидит сидящим в машине, и не один раз. Ну, на первый случай можно будет сказать, что у меня несколько дел и я пока раздумываю, с какого из них начать и, соответственно, в какую сторону ехать. Или что жду звонка, после которого станет понятно, куда мне направляться. Но это на первый случай. А на второй? И третий? На всякий пожарный я отъезжал чуть в сторону и парковался в таком месте, с которого отлично просматривался подъезд дома, но где меня самого, сидящего в машине, разглядеть довольно трудно.