Все не так - Страница 36

К оглавлению

36

А все Володька, сукин сын, подонок, негодяй, Мишке голову заморочил и матери тоже. И ведь не возразишь ничего. Да, было, завела любовника. Так что, мой муж святым был, что ли? Не изменял мне? Наверняка изменял, просто я его конкретно не поймала ни разу. Но я такой задачи и не ставила. Я ему доверяла. А потом… ну, в общем, я голову совсем потеряла и осторожность тоже. Моя семейка все узнала. Мать, конечно, в истерике: как это так, завести любовника, изменить мужу, это аморально, это ужасно. Пришлось сказать, что это Любовь. Такая, настоящая, с большой буквы, какая только раз в жизни бывает. Вот Любовь – и все тут. Володька, конечно, головой покачал и говорит: ну, раз такая Любовь невозможная, тогда простительно, тогда, Валентина, собирай вещи, уходи от мужа и соединяйся со своей Любовью. Мать поддакивает. Про настоящую Любовь она почему-то понимает, а про безумный секс, от которого голова мутится, – нет. Да это и понятно. Куда ей про секс понимать? Старуха. Всю жизнь с нашим отцом прожила, четверых детей родила и искренне полагает, что постель предназначена исключительно для детопроизводства, а никак не для радости. А я с этим мужиком жить вообще не собиралась. Что он? Голь перекатная, ни кола ни двора, только роскошное тело, буйный темперамент и отточенная техника. Он-то как раз хотел с меня поиметь, все-таки муж у меня был состоятельный. Да я бы этого жиголо озолотила, и никто бы ничего не узнал, и трахалась бы я с ним, пока не надоест.

А Володька, гаденыш, со своей идейной правильностью всех накручивает: раз Валечка наша мужа по собственной воле разлюбила, раз уж случилась с ней такая Большая Любовь, то пусть уходит, в чем пришла, не судится с ним и имущества не делит, потому как он ни в чем перед ней не провинился, а совсем даже наоборот, она перед мужем страшно виновата и должна эту вину искупить своим бескорыстием. И опять мать поддакивает. Володька у нее – свет в окошке, самый любимый из всех нас. Я говорю: если не судиться, если ничего не делить, то где я жить буду? И на что? На какие деньги? И снова Володька выступил: у тебя, говорит, родная семья есть и твой родной брат Михаил – богатый человек, квартира у него огромная, целый этаж, неужели же он тебя на улице оставит? И опять мать головой кивает и во всем соглашается. Конечно, говорит, будешь жить у Мишеньки, будем жить все вместе, большой семьей. А Мишке-то и деваться некуда, разве он против матери попрет? И против Володьки-святоши?

Я уж и забыла, когда в последний раз работала. Сначала все ничего было, потом встал вопрос о деньгах, Володька говорит: иди работать, чего ты дома сидишь? И занятие будет, и деньги. Только разве это деньги? Смешно! Это ему, Володьке, государственная зарплата может деньгами казаться, он привык так жить, никогда по-другому и не жил, но я-то жила! Мне такая зарплата – один раз в магазин сходить. Стала на Мишку наседать, мол, устрой меня к себе в фирму на хорошую зарплату или к кому-нибудь из своих друзей, и снова Володька, сволочуга, влез: ты что, говорит, Валюша, в какое положение ты брата ставишь, ты же не специалист, ты вынуждаешь его просить других людей об одолжении, которое им поперек горла потом встанет, потому что – признайся себе честно – от тебя в этих фирмах толку никакого не будет. И к себе он тебя взять не может, потому что он – генеральный директор, он обязан беречь свою репутацию в глазах подчиненных, а какая же может быть репутация, если вся фирма будет говорить, что директор пристроил свою сестру на денежную должность, на которой эта самая сестра ничего толкового не делает. Некрасиво выйдет. И снова мать соглашается. И Мишка соглашается.

И в результате я сижу дома, живу и ем бесплатно и больше ничего не имею. Попросить у Мишки денег язык не поворачивается, ведь я же действительно не работаю, хотя могла бы, пусть и на копеечной зарплате. Могла бы, чего уж там.

Но не хочу. И не буду. Лучше я Юлечку пристрою как следует, уж она-то мне всегда денег даст.

А чтобы пристроить Юлечку, надо ее вывозить, чтобы она могла знакомиться. Сначала прием в Никольском, там очень перспективные молодые люди приедут со своими родителями. Потом еще что-нибудь. Главное – начать. Главное – сделать первый шаг, чтобы Мишка с Ларой поняли, что если Дана с ними не ездит, то может ездить моя Юля. А там уж все завертится.

Нет, решительно день сегодня задался. Надо по этому поводу принять чуть-чуть.

Отражение 3
Юля

Ну вот, дело почти сделано. Я правильно построила разговор с мамой, прикинулась овцой, поныла, даже всплакнула немножко – и она тут же ринулась в бой, настропалила бабку, чтобы та поговорила с дядей Мишей. К вечеру вопрос был решен: я еду с ним и тетей Ларой на прием по случаю открытия загородного клуба в Никольском. Йесс!!!

До приема еще две недели, и надо успеть провернуть одно дельце: дядя Миша должен понять, что мне не в чем ехать, и повезти меня по магазинам, чтобы я приоделась. Нет, мне в самом деле ехать не в чем, тряпки у меня барахляные, дешевка, хоть и модненькие, но не фирма. Дядя Миша меня одевает по своему разумению, то есть мне есть в чем ходить в институт, и зимой я не мерзну, но одежду он мне покупает в самых затрапезных местах. А обставляет все так, как будто везет меня по меньшей мере лично к Кензо или Живанши: Юлька, собирайся, завтра с утра едем тебя одевать! Можно подумать… Купит на три копейки, а понтов – на миллион долларов. Нет, с поездкой в Никольское такое дело не проканает. Нужно только решить, кто будет пробивать тему: мне самой заняться или снова маму на таран запускать. Вообще-то у матери неплохо получилось, но где гарантия, что и во второй раз все получится? Тупая неудачница, на нее надежды никакой, все дело провалить может. Думает, я не знаю, что она втихаря, когда никто не видит, залезает в столовой в барный шкаф и гасит горючку. Да даже если бы я и не видела, у меня обоняние – как у собаки, я бы все равно учуяла. Она уже совсем допилась, в сорок один год выглядит на все пятьдесят, морда вся жеваная, глаза вечно красные. Странно, что никто больше пока не заметил. Слепые тут все, что ли? А на пьющих людей полагаться нельзя. Придется брать дело в свои руки.

36